Джыдыр-Дюзю
Дорога от Ханкенди, змеясь и петляя среди покрытых пышным кустарником скал, вела наши автобусы всё выше и выше в горы, с каждым поворотом приближая мгновение встречи с Шушой. Вот уже крыши ханкендинских зданий остались глубоко внизу, а наши экскурсионные автобусы всё ещё продолжали медленное, но безостановочное движение.
Участники Форума азербайджанских ученых, проживающих за рубежом, кто с нетерпением, кто с нескрываемым волнением, кто с любопытством дружно вглядывались в автобусные окна, следя за дорогой. И всё-таки Шуша возникла для большинства из нас внезапно! Почти тут же автобусы остановились, и мы дружной толпой высыпали наружу возле гостиницы, в которой нас ожидал обед! И не только!
Там же, в гостинице, всем нам предстояла интереснейшая встреча с ректором Карабахского университета Шахином Байрамовым и сотрудниками возглавляемого им высшего учебного заведения. Ректор рассказал нам о перспективах университета и устремленности в будущее карабахской молодёжи, о надеждах и проектах, о спокойной уверенности в достижении результата. Безусловно, поддержка ведущих азербайджанских учёных, работающих за рубежом, ещё окажет своё благотворное влияние на знания и умения питомцев карабахского университета! В этом никто из нас даже не сомневается!
Поблагодарив уважаемого ректора за увлекательный диалог, мы, наконец, направились в город.
“Музыканты и поэты ближе всех к Богу”, - часто повторял великий сибирский писатель – фронтовик Виктор Петрович Астафьев, с которым я был знаком много лет и не единожды общался, человек, написавший не только “Царь – рыбу” и “Васюткино озеро”, но и роман о пережитом на страшной войне – “Прокляты и убиты”.
И вот я стою возле трёх уникальных восстановленных памятников - композитору Узеиру Гаджибейли, поэтессе Натаван и певцу Бюльбюлю, людям, до конца своих дней воспевавшим любовь ко всему живому. Здесь, на родной земле, в городе, где они когда-то родились и выросли, их памятники – вот эти самые восстановленные сейчас памятники были зверски расстреляны, искорёжены и вывезены на металлолом. За что? Знаю лишь одно: люди, калечащие памятники музыкантам и поэтам, лишают себя права называться добрыми людьми…
Я видел руины домов Натаван и Гаджибейли. В них не попала бомба. Руинами их сделали воры, я не буду называть их нации, у тех, кто расстреливает памятники музыкантам и поэтам, и ворует старые оконные рамы, кастрюли и ночные горшки - нет и не может быть никакой нации.
Ополоснув лицо в роднике, я направился к крепостным воротам Шуши. Мои коллеги в большинстве своём уже прошли сквозь них и делали радостные фотосессии на другой стороне старинной крепостной стены, а я со своими натруженными диабетическими ногами сильно отстал от них. К тому же земная поверхность вблизи ворот была настолько неровной и скалистой, что моя пешеходная скорость упала почти до нуля. Было очень непросто одновременно передвигать ноги и следить за своим равновесием на скалистой и крайне неровной почве.
Внезапно чья-то нежная, но уверенная рука взяла меня под локоть и начала поддерживать. Я не знал ни как зовут эту молодую женщину, ни кто она, но она спасла меня тогда от весьма вероятных неприятностей, например, от случайного падения на камни, отполированные временем и сотнями тысяч ног.
Её помощь была совершенно бескорыстной, вызванной искренним сочувствием ко мне. Мы говорили на родном азербайджанском языке, и я позволил себе рассказать госпоже Гюльханым (такое имя она назвала) о некоторых событиях моей жизни, сделавших для меня поездку в Шушу не простой экскурсией стороннего человека, а в некотором смысле символичной и долгожданной.
В ноябре 20 года, когда наша армия штурмовала Шушу, я находился в Сибири и попал в лапы полицейского. У меня была при себе пенсионная проездная карточка с моими именем, фамилией, фотографией и местом рождения, но не было паспорта. Сержант вцепился в меня и поволок в полицейский участок. То, что его фамилия была Джоноян, я узнал позднее из протокола. У меня - диабет, ноги мои тогда были воспалены, мне нельзя было в тот момент не только стоять продолжительное время, но и просто долго находиться в тесной обуви. Однако ни Джоноян, ни его коллеги не отпускали меня: они якобы проверяли мою личность по базе данных, проверяли много часов, намекая на то, чтобы я назвался русским, буквально настаивая на этом, мол, тогда мы сразу тебя отпустим, а я продолжал упрямо повторять, что я азербайджанец... Понимаете, ни ради чего не могу отречься от отца и от матери, нельзя отрекаться, я – тюрок и останусь им, даже если меня калечат…
И вот я, написавший год назад стихотворный дастан “Харыбюльбюль” об истории нашей Родины, впервые в жизни нахожусь в Шуше!
Дорога от Ханкенди, змеясь и петляя среди покрытых пышным кустарником скал, вела наши автобусы всё выше и выше в горы, с каждым поворотом приближая мгновение встречи с Шушой. Вот уже крыши ханкендинских зданий остались глубоко внизу, а наши экскурсионные автобусы всё ещё продолжали медленное, но безостановочное движение.
Участники Форума азербайджанских ученых, проживающих за рубежом, кто с нетерпением, кто с нескрываемым волнением, кто с любопытством дружно вглядывались в автобусные окна, следя за дорогой. И всё-таки Шуша возникла для большинства из нас внезапно! Почти тут же автобусы остановились, и мы дружной толпой высыпали наружу возле гостиницы, в которой нас ожидал обед! И не только!
Там же, в гостинице, всем нам предстояла интереснейшая встреча с ректором Карабахского университета Шахином Байрамовым и сотрудниками возглавляемого им высшего учебного заведения. Ректор рассказал нам о перспективах университета и устремленности в будущее карабахской молодёжи, о надеждах и проектах, о спокойной уверенности в достижении результата. Безусловно, поддержка ведущих азербайджанских учёных, работающих за рубежом, ещё окажет своё благотворное влияние на знания и умения питомцев карабахского университета! В этом никто из нас даже не сомневается!
Поблагодарив уважаемого ректора за увлекательный диалог, мы, наконец, направились в город.
“Музыканты и поэты ближе всех к Богу”, - часто повторял великий сибирский писатель – фронтовик Виктор Петрович Астафьев, с которым я был знаком много лет и не единожды общался, человек, написавший не только “Царь – рыбу” и “Васюткино озеро”, но и роман о пережитом на страшной войне – “Прокляты и убиты”.
И вот я стою возле трёх уникальных восстановленных памятников - композитору Узеиру Гаджибейли, поэтессе Натаван и певцу Бюльбюлю, людям, до конца своих дней воспевавшим любовь ко всему живому. Здесь, на родной земле, в городе, где они когда-то родились и выросли, их памятники – вот эти самые восстановленные сейчас памятники были зверски расстреляны, искорёжены и вывезены на металлолом. За что? Знаю лишь одно: люди, калечащие памятники музыкантам и поэтам, лишают себя права называться добрыми людьми…
Я видел руины домов Натаван и Гаджибейли. В них не попала бомба. Руинами их сделали воры, я не буду называть их нации, у тех, кто расстреливает памятники музыкантам и поэтам, и ворует старые оконные рамы, кастрюли и ночные горшки - нет и не может быть никакой нации.
Ополоснув лицо в роднике, я направился к крепостным воротам Шуши. Мои коллеги в большинстве своём уже прошли сквозь них и делали радостные фотосессии на другой стороне старинной крепостной стены, а я со своими натруженными диабетическими ногами сильно отстал от них. К тому же земная поверхность вблизи ворот была настолько неровной и скалистой, что моя пешеходная скорость упала почти до нуля. Было очень непросто одновременно передвигать ноги и следить за своим равновесием на скалистой и крайне неровной почве.
Внезапно чья-то нежная, но уверенная рука взяла меня под локоть и начала поддерживать. Я не знал ни как зовут эту молодую женщину, ни кто она, но она спасла меня тогда от весьма вероятных неприятностей, например, от случайного падения на камни, отполированные временем и сотнями тысяч ног.
Её помощь была совершенно бескорыстной, вызванной искренним сочувствием ко мне. Мы говорили на родном азербайджанском языке, и я позволил себе рассказать госпоже Гюльханым (такое имя она назвала) о некоторых событиях моей жизни, сделавших для меня поездку в Шушу не простой экскурсией стороннего человека, а в некотором смысле символичной и долгожданной.
В ноябре 20 года, когда наша армия штурмовала Шушу, я находился в Сибири и попал в лапы полицейского. У меня была при себе пенсионная проездная карточка с моими именем, фамилией, фотографией и местом рождения, но не было паспорта. Сержант вцепился в меня и поволок в полицейский участок. То, что его фамилия была Джоноян, я узнал позднее из протокола. У меня - диабет, ноги мои тогда были воспалены, мне нельзя было в тот момент не только стоять продолжительное время, но и просто долго находиться в тесной обуви. Однако ни Джоноян, ни его коллеги не отпускали меня: они якобы проверяли мою личность по базе данных, проверяли много часов, намекая на то, чтобы я назвался русским, буквально настаивая на этом, мол, тогда мы сразу тебя отпустим, а я продолжал упрямо повторять, что я азербайджанец... Понимаете, ни ради чего не могу отречься от отца и от матери, нельзя отрекаться, я – тюрок и останусь им, даже если меня калечат…
И вот я, написавший год назад стихотворный дастан “Харыбюльбюль” об истории нашей Родины, впервые в жизни нахожусь в Шуше!
